Тогда, в начале восьмидесятых,вокруг Идеологии кормились тысячи, так называемых, шабашников. Они одаряли провинции гигантской страны огромным количеством скверно выполненных лозунгов, призывающих к победе коммунизма, корявых досок почета с неузнаваемыми портретами ударников социалистического труда, одинаковых и тоскливых в своей бездарности памятников воинам-освободителям. И за весь этот пропагандистский ужас шабашники получали немалые деньги. На Идеологии советские начальники не экономили. Причем, деньги были, мягко говоря, не совсем легальные, но людьми в погонах особо не преследовались. Так, сквозь пальцы... Я думаю, что всё легальное украли еще раньше. До нас. А потом просто отрабатывали номер. Ну, чтобы стояло. Хоть что-нибудь.
Вскоре Гриша договорился о строительстве гипсового памятника советскому солдату. Но обязательно чтобы с автоматом, в каске и со списком героев на постаменте. Это мемориальное счастье размером в два метра должно было радовать глаз и тревожить патриотические чувства в самом конце единственной улицы маленького колхоза в Полтавской области. Вы наверняка не раз видели на широких просторах бывшего СССР таких совершенно одинаковых полуразвалившихся солдатиков. Помните? У меня, например, при рассматривании этих скульптур возникали совершенно разнообразные чувства.. Но почему-то за исключением патриотических. Мне всегда было любопытно взглянуть в глаза безвестным творцам, массово создававшим эти жутковатые шедевры. И вот теперь, стараниями старшего брата, я могу удовлетворить свое любопытство с помощью зеркала. Однако, хватит эстетствовать. Вернемся к сути событий.
В совершенно раскаленном августе мы с Гришей выгрузились в колхозе "Имени Заветов Ильича". Старшее поколение помнит такие названия, а молодежи словосочетание "Имени Заветов Ильича" объяснять просто бессмысленно. Я пробовал. Не понимают. Поэтому довожу до родившихся в 90-е, Заветов Ильича - это не имя-фамилия. Это, скорее, некое шаманское заклинание, придуманное жрецами богини Идеологии - хмурыми дядьками в одинаковых костюмах.
Так вот, в этих самых "Заветах Ильича" нас поселили в в маленьком сарайчике возле места будущего памятника. Туда же начали свозить все материалы, необходимые для творческого процесса. Этим самым, с позволения сказать, творчеством руководил Гриша, так как он обладал хоть каким-то багажом знаний, полученным в Художественном Институте славного города Ростова-на-Дону, где в течение четырех лет обучался дизайну. Причем, обучался с весьма переменным успехом. А если честно, то мы оба были совершенно не в курсе, как из красиво нарисованного Гришей и утвержденного председателем колхоза проекта, сделать что-то осязаемое, гипсовое и в два метра высотой. Плюс постамент. Единственное, что точно знал Гриша, это как изобразить золотыми буквами на постаменте имена героев-односельчан. Я не знал даже этого и посему считался учеником. Но общая ситуация как-то разрулилась сама, с помощью телефонных переговоров с коллегами и излюбленного российского метода проб и ошибок. Короче, памятник рос и мужал на глазах.
Иногда на стройку забредал председатель колхоза Иваныч...
Но, стоп! Этот человечище достоин отдельного описания. Пятидесятилетний Иваныч был огромен, как Голиаф. Это были сто пятьдесят килограмм двухметровой высоты. Он был абсолютно лыс и наивен, как ребенок. А еще Иваныч всегда пил водку. А в те редкие моменты, когда водки не пил, он про нее думал. Думал глубоко и сосредоточено.
Мы относились к Иванычу уважительно по двум причинам. Во-первых, именно он заключил с нами отчасти нелегальный договор, по которому нам за "солдатика" полагалось целых четыре тысячи рублей. А во-вторых, мы сами видели, как во время колхозного гулянья огромный боров весом в три центнера вырвался из рук мужиков и понесся прямиком на Иваныча. Председатель удивленно и нетрезво смотрел на мчащегося вепря. И в последнюю секунду, когда, казалось, что катастрофа неминуема, Иваныч поднял руку и обрушил гигантский кулак на голову борова. Через секунду поросячий гигант был мертв. По лицу председателя по-прежнему блуждала пьяная и удивленная улыбка. Вот поэтому мы Иваныча уважали.
Тяжелыми шагами каменного гостя председатель зашел к нам на стройку. Как всегда, изрядно выпимши, огромными ручищами прижимая к груди портфель с постоянно выпадающими бумагами.
- Хлопцы! Як вы тута? Бачу, гарный солдатик. Алешей назовем. А я вам список односильчан прынис, хто погиб на вийни. Ось. Ни! Цэ ветераны наши. А це ось вам список загинувшых.
И вручив Грише небольшой листок с перечнем фамилий солдат, погибших на войне, Иваныч медленно двинулся к сельмагу. Его душа, утомленная общением с высоким искусством, вновь потребовала водки. А мы приступили к нанесению на подножие памятника имен погибших в боях. Работали мы древним, как мир, методом трафарета и вскоре постамент был украшен золоченными буквицами.
И вот наступил торжественный день открытия памятника. Для нас это событие было радостно вдвойне, так как после официальной части Иваныч должен был выдать нам вожделенные четыре тысячи полновесных советских рублей. Бухгалтерша Аня сказала нам по секрету, что деньги уже привезли и они томятся в председательском сейфе. Мы ждали открытия. Ждал его и наш солдатик, заботливо укутанный в две белые шторы, сшитые между собой.
Вскоре началось. На наспех сколоченных лавках рассадили ветеранов и колхозное начальство. За их спинами толпой стояли мужики и бабы, приодетые по-праздничному. Где-то неподалеку уже гуляла нетрезвая гармонь в ожидании неофициальной части. Торжество открыл Иваныч, забравшись на импровизированную трибуну перед памятником. Он прокашлялся, похмельно выдохнул и, достав бумажку с каракулями, понес что-то невразумительное про великие свершения партии, вечно живого Ленина и почему-то о войне 1812 года. Однако через час он добрался и до Второй мировой, описывая ее в таких деталях и подробностях, будто сам принимал участие. Ветераны тихо дремали, а мужики неторопливо переговаривались между собой. Но вот наконец-то Иваныч закончил и резко потянул шторы на себя, обнажая наше произведение. Хрипло зазвучала музыка из клубных колонок. Ветераны оживились, глядя на памятник. Раздались даже аплодисменты.
- Да, уж. Явно не Микеланджело. И даже не Роден, - грустно процедил Гриша, критически осматривая солдатика, - но у них и гонорары другие были. Плюс талант.
И тут случилось непоправимое. Иваныч и ветераны подошли к основанию памятника и начали рассматривать имена погибших, увековеченные нами на постаменте. Вдруг музыка странно хрюкнула и остановилась. И в резкой тишине прозвучал голос одного из ветеранов:
- А почему моя фамилия в списке погибших?
- И моя!
- И моя. Иваныч! Что за хрень?
Иваныч стоял в толпе и нехорошо улыбался. У меня засосало под ложечкой от предчувствия беды. Мы с Гришкой переглянулись и, как потом выяснилось, оба подумали об одном и том же. Во-первых, что Иваныч по пьяни перепутал списки, вручив нам для увековечивания список присутствующих ветеранов. Вместо погибших. А во-вторых, что нас сейчас будут бить. Долго и больно.
- Ходу, братишка, - вдруг заорал Григорий, срываясь с места, - Ходу!
Мы, бросив последний взгляд на нашего солдатика, понеслись прочь, обрывая одежду кустами и ветками. Мы мчались через поле и лесополосу. А сзади уже слышались трубные вопли Иваныча и гул бегущей толпы.
- Стоять, суки! Порешу!
- Хлопцы, держи художников! Они до станции рванули.
- Окружай гадов!
В воздухе повис устойчивый запах суда Линча. Мы бежали через какое-то болотце, увязая в ямах и плутая перелесками. Звуки погони то приближались, то терялись где-то в соседней роще. И вот, взмыленные, как рысаки на финишной прямой, мы влетели на железнодорожную станцию и впрыгнули в отходящую электричку. Когда железные двери с шипеньем захлопнулись, на сельский вокзал ворвались колхозники во главе с разъяренным Иванычем. Они метались вдоль перона, пытаясь остановить состав. Бесполезно. Поезд неумолимо уносил нас от незаслуженного возмездия.
Мы с Гришкой стояли в тамбуре и хохотали. Мы смеялись нас собой и над нашими безнадежно потерянными четырьмя тысячами. Мы смеялись потому, что остались живы и завтра все начнем сначала.. А за пыльными окнами мелькала огромная страна, с её всепобеждающей Идеологией, Заветами Ильича, шабашниками и вечно пьяными иванычами. Началось последнее десятилетие СССР.
Тепер знАйдуть!
К чему издевка над прошлым и своей в общем-то как видно трудовой молодостью?!
Я бывал и на шабашках, и в строительных отрядах студенческих не раз и даже не два.
Ни разу!!! не видел пьяного председателя или, например, агронома - вечно занятые и озабоченные они появлялись на объектах нами возводимых или ремнотируемых, выслушивали наши просьбы и замечания, вносили поправки и решали на ходу возникающие проблемы строго следя за качеством выполния работ "студентов\шабашников". Бригадиров пьяных видел, отрицать не стану- но не открыто как Вы тут накатали.
Короче- не верю. Соврамши Вы..Нехорошо.
Или еще хуже: заказной рассказик - душу за денежку..